Во имя отца и сына - Светлана Чуфистова

– Будешь чё брать то? Будешь чё брать то, говорю?!

Очнулся, наконец, парень от сильного толчка в бок.

– Чё онемел то? Не будешь ничё брать, тагды иди отсель! – говорила ему толстая баба в тулупе и шали, возвышающаяся за мальчиком в очереди.

Была эта лавка торговая каменной, добротной, с железной крышею, да колокольчиком на двери. Прилавок, не как у других, облезлый, да грязный, а чистый, широкий, гладкий, из тёмного дерева. Внутри товара всякого тьма тьмущая, и полки гнулись от изобилия того.

Но Костя ничего вокруг себя не замечал, да и не за этим он сюда пожаловал…

– Сейчас, сейчас – засуетился отрок. – Мне мешок муки и соли пуд.

Бойкая румяная девчонка, хихикнув, стала проворно обслуживать его.

«Ну что я в ней нашёл, – подумал про себя мальчик, наблюдая за бойкой лавочницей – ни красоты такой, чтобы ах, ни фигуры. Лицо круглое, широкое, веснушки по всему носу, косички смешные, а как увижу её столбенею, как вкопанный. Ну, хыть бы повадки как у Лизки Емельяновой, так нет, и энтим не вышла. Голос звонкий, командный, на месте как волчок крутится! Да, уж…»

И всё-таки, что—то определённо, как магнитом, тянуло его к ней.

Костя робко взял сдачу и вышел на улицу. Там сына в санях уже поджидал отец. Мороз инеем подёрнул его усы и бороду.

– Пошевеливайся, Константин, нам ишо засветло домой поспеть надоть.

Но засветло домой они не успели. Буран, столбом поднимая снежные кучи, преграждал путь ездовым. Лошадь то и дело проваливалась в наст, норовя перевернуть поклажу.

– Чёртова скотина, давай, давай, пошла!!!! – кричал на неё Тимофей, с трудом вытягивая поводья.

Костик ёжился от колкого ветра, поворачиваясь к нему спиной, но даже овечий полушубок не спасал его. Морозы в этом году были особенно крепкими, однако, несравнимыми с теми, что пришлось испытать мальцу в первый год приезда сюда. Не успев выстроить дома до снежных мух, жили переселенцы в землянках, спали, не раздеваясь, на ледяном полу и вновь умирали целыми семьями от хворей.

Костя услышал лай деревенских собак.

– Ну, всё, почитай прибыли наконец-то – сказал он и вздохнул.

Преодолев ещё с версту, сани наконец-то остановились у высоких ворот. Отец спрыгнул в снег и принялся колотить в двери.

На стук их выбежала встречать мать, растрепанная, в одной сорочке и шали сверху.

– Ну, что ж так долго то?! – заворчала она.

– Подишь то не на паровозе ехали – буркнул в ответ супруге Тимофей. – Чего хороводишься, иди парня грей, да харч ставь.

Костик смёл веником снег с валенок, отряхнул шапку, зашёл в избу. Дома было чисто и натоплено, в углу, под иконами горела лампадка, на вышитых оконных занавесках играли тени от зажженной свечи, на длинном столе, прикрытые рушником млели пироги. Мать давно поджидала их. После сытного ужина парнишка полез на печь спать. Но сон всё не шёл. Он снова видел румяное веснушчатое лицо, такое дорогое его сердцу.

– Ну что ты будешь делать. Опять она, – подумал про себя Костя – Мотя, милая Мотя…

***

На холмах разлеглась деревенька Кушаки, небольшая, в несколько неровных улиц, охваченная полями со всех сторон, ельником, да речушкой Лобовкой снизу. Утопающий теперь в снегу крестьянский рай жил своей спокойной, размеренной жизнью.

Они шли гуськом по тропе меж огородов, оставляя позади себя вереницу глубоких следов.

– Мы когды придём, ты шапку то с ушей сыми – говорил озабоченно Тимофей своему сыну Ивану. – Да поклонися пониже, всё ж таки уважил нас соседушка.

Высокий парень, лицом весь в мать, чернявый, кареглазый, тонкогубый, слушая отца внимательно, тащил с собою заплечный мешок.

– Авдот то он мужик сурьёзный, дельный – не унимался с нравоучениями родитель. – А коль не отказал, делай всё как велит. Хозяева! – постучал в чужие ворота отец, вошёл во двор и поклонился – Мир вашему дому!

– Ааа, Тимоха! – приветствовал его Авдот Емельянов, поправляя сбрую кобылы, уже запряжённой в сани – Ну шта привёл своего чертяку? Славный паря! – засмеялся он в бороду и похлопал Ивана по плечу – Хорошой с него рабочий получится!

– Не сидится сынам нашенским дома – посетовал Тимофей. – Всё убечь норовят. Павел в городе, и энтот туды ж сподобился….

– Да, ладно, ты, ладно! – стал успокаивать друга Авдот. – Сам знашь, детки, что птенцы желторотые. Чуть подросли и ну из гнезда. А за свово охламона не беспокойсь! Расторгуюсь на рынке в столице губернской и к брату яво отвезу. Ну, уж и ты меня здеся уважь. Состругай, как уговорено, гробик для тяти. Очень он теперя на красоту то падкой – прослезился Авдот. – Говорит, мол, в миру убогонько жительствовал, так хоть там в лепоте полежать хочу.

– Царский гробик я яму слажу. Дажно не сумневайся.

– Тять, а зачем деду Елисею гроб то? Он ведь бодрый и не помер ишо? – спросил удивлённый Иван.

– Эх, Ваня, ты, Ваня! Много ты понимашь? – с упрёком произнёс Тимофей – Человек завсегда об энтом думать должон. Приготавливаться заранее, а не когды сам знашь кто на горе свистнет. Призовёт, к примеру, Елисея господь, а он яму: « Вот он я. Пожалста. Завсегда рад». А не то шта там не хочу, не могу!

Авдот согласно кивая головой, стал выводить кобылу на улицу, где его уже поджидали в санях ещё двое селян, направляющихся вместе с ним в путь. Тут выскочило из избы семейство Емельяновых, а на Иване повисла подошедшая проводить его мать. Авдот, отвесив низкий поклон домочадцам, неспешно вместе с попутчиком уселся верхом на товар, и обоз, звеня бубенцами, тронулся. Бабы, подвывая, ещё долго бежали следом, а Тимофей, с тяжёлым сердцем посмотрев на удаляющийся силуэт второго сына, отправился домой столярничать.

***

Весна в этом году не заставила себя ждать. С первыми капелями потекли по холмам ленточки воды, напитали влагой и без того плодородную землю. Заблагоухала кормилица молодыми травами, задышала, призывая селян прикоснуться к себе. И потянулись крестьянские телеги в поля, и закипела повсюду работа.

– Большая ты фигура, Егорша, а дура – ворчал отец в очередной раз на конопатого увальня, взад вперёд бегая по двору.

– Тять, прости, задумалси я – оправдывался перед родителем Егорий.

Он шмыгнул своим курносым носом и почесал рыжий взъерошенный затылок.

– Туды ж тебя через коромысло! Задумалси он – продолжил кричать Тимофей на сына, что есть мочи – Да чем тебе там думать то?! Ты пошто свиней брагой напоил, дурья твоя башка?!

– Дык, я ж не знал, стоит в ведёрке вода, я её и плеснул…

Из стайки разносилось радостное похрюкивание. Отец сморщился.

– У Егорки на всё отговорки. Не дал боженька ума, считай, калека.

После отъезда в город Ивана и Павла, старшим в доме среди сынов остался Егор. Высокий он вымахал, здоровый, а ума, что у птички – невелички, как отец про него сказывал. Пошли Егория за водой, он ведро в колодце утопит, заставь костёр разжечь, он себя самого подпалит, удочку дай, сломает, гвозди погнёт, а уж топор и ружьё Тимофей ему и подавно не доверял. Вот и слагали о рассеянности, да глупости сего отрока в деревне легенды. Как он сук под собой подпилил, когда за дровами в березняк за горою ходил, как кроликов зачем-то выпустил, а потом собрать ушастых не мог. И кто теперь в здешних лесах прыгал, то ли зайцы, то ли Егоршины подопечные людям было не ведомо…

– Ну, что ты всё на него ругашься то, Тимоша? – как всегда заступалась мать за своё дитятко – Разве ж в уме дело то? Да для мужику и не энто вовсе главное.

– То, что у него главное, я хорошо вижу! – снова поморщился отец – Как он энтим главным семейство своё кормить сподобится? – Тимофей поразмыслил – Собирайся, Коська – наконец, обратился он к младшему сыну. – В поле поедем, рожь сеять пора.

Они передвигались на телеге, молча, предварительно загрузив с собою несколько мешков с зерном.

– Ну и как я один с энтим олухом остануся, когды и ты надумашь в город убечь? – вдруг спросил отец растерянного парнишку.

– Я, тять, тебя не брошу. Я с тобой проживать завсегда буду – сказал Костик искренне. – Да и чего мне там делать, в городе то?

– Вот энто ладно! Да хыть бы уж! – вздохнул облегчённо Тимофей и засвистел в хорошем расположении духа, подгоняя пятнистую кобылёнку.

А потом они сеяли рожь широко, размашисто. Землица им досталась черна, жирна, плодородна. Такая, о которой мечтал каждый хозяин, но не каждый такую имел.

– Кормилица – матушка, взрасти хлебушек налитой, тяжёлый, упругой, – наговаривал отец, бросая горсти семян в пашню – на радость нам трудолюбцам пахарям…

***

В красной рубахе атласной и хромовых сапогах, он гонял в загоне по кругу гнедого статного скакуна.

– Хорош! Хорош! – хохотал Мартынов старший как труба, не считая нужным сдерживаться – Тыщу рубликов за него отвалил, господа! Цельный состояньице! – хвастал хозяин перед многочисленными гостями, созванными по случаю нового приобретения – Красавец! А, каков! – ударял он плетью о земь, и конь бежал всё быстрее, демонстрируя всем собравшимся каждую мышцу своего крепкого лошадиного тела..